Последнее прощание. Лувр

Он имел право сказать: «Жил я так, что считаю себя родившимся не напрасно». Конечно, и в последующие века влияние Цицерона было поистине огромным. О нем говорят как о родоначальнике новой, специфически римской философии, с ее ориентацией на практичность и сугубый рационализм (Г. Буасье). Другие его характеризовали как одного из крупнейших римских и европейских гуманистов-просветителей (М. Покровский), третьи особо отмечали его дар популяризатора, говоря, что «чтобы научиться истинной популярности, нужно читать древних, например философские сочинения Цицерона» (Кант). Им восхищались Дидро, Лютер, Боссюэ. В последующие века влияние его идей не уменьшилось, но еще и возросло. Видимо, по этой причине в поздние времена образованных людей порой стали называть цицеронами . С пиететом и восторгом воспринимали эту личность в эпоху Просвещения и в годы Великой француз-ской революции. Это из его речей «сковал себе кинжал оратор-якобинец». Идеалы римского оратора были во многом созвучны их просветительско-республиканским идеалам. Как и гуманистам Ренессанса, идеологам Просвещения импонировало это цицероново стремление соединить мудрость с красотой и пользой и создать «популярную» – то есть понятную всем образованным людям, красноречивую и применимую в гражданской практике – философию. И для Рима он стал примерно тем, чем были «Пушкин для России, Гёте для Германии, Данте для Италии» (Г. Кнабе).

В конце XIX века, когда еще в расцвете сил были учителя русских гимназий (философы, историки, юристы), Зелинский, ставивший весьма высоко планку, с которой можно постичь мудрость и глубину познаний великого римлянина, говорил: «Понять Цицерона может только тот, кто с юридическими познаниями соединяет философский взгляд и риторико-эстетическое чутье». Он просил не путать живую греко-римскую реторику с презренной «риторикой» новейших времен, которой ныне так забавляются иные малообразованные политики. Уже тогда видна была опасность того, что в России кладезь общеобразовательных мыслей «приходит все более и более в запущение». Очевидно, что не зря волновался Ф. Зелинский: «далеко ли время, когда Цицерон будет совсем изгнан из школ». И вот мы стали свидетелями того, как в ХХ—XXI вв. из школ изгоняется история.

Хотелось бы, чтобы в отношении Цицерона восторжествовал исторический реализм. Тем более, похоже, вновь настают переходные времена и уже ясно «обрисовывается новая точка зрения, которая обусловит изучение античности в наступающем столетии: развитие естественных наук выдвинуло принцип эволюционизма, античность стала нам вдвойне дорога, как родоначальница всех без исключения идей, которыми мы живем поныне» (Ф. Зелинский). Для этого будущего российского министра образования и науки следовало бы повенчать не с математикой, а с историей, философией, культурой. В новой России, полагаю, уже нельзя будет стоять во главе наук, образования, культуры, не будучи энциклопедистом. И вообще без поколения энциклопедистов власть и беспомощна, и бесплодна.