Римские камеи

В Италии Эней считался мифическим родоначальником римлян. Цезарь и его приемный сын Август (Октавиан) считали, что ведут происхождение от Энея и Венеры (ибо и род Юлиев берет свое название от сына Энея – Юла). И когда в шестой книге поэмы Вергилий описывает сцену приближения Энея (так сказать «прапрадеда» Августа) к пещере, где обитает пророчица Сивилла, и слышен ее голос: «Время судьбу вопрошать! Вот бог! Вот бог!», – можно понять то чувство удовольствия и, видимо, признательности, которое испытывал Август к поэту.

…………………И давно мечтала богиня,

Если позволит судьба, средь

народов то царство возвысить.

Только слыхала она, что возникнет

от крови троянской

Род, который во прах ниспровергнет

тирийцев твердыни.

Царственный этот народ, победной

гордый войною,

Ливии гибель неся, придет:

так Парки судили.

Страх пред грядущим томил богиню

и память о битвах

Прежних, в которых она защищала

любезных аргивян.

Ненависть злая ее питалась

давней обидой,

Скрытой глубоко в душе: Сатурна

дочь не забыла

Суд Париса, к своей красоте

оскорбленной презренье,

И Ганимеда почет, и царский род

ненавистный.

Гнев ее не слабел; по морям

бросаемых тевкров,

Что от данайцев спаслись

и от ярости грозной Ахилла,

Долго в Лаций она не пускала,

и многие годы,

Роком гонимы, они по волнам

соленым блуждали.

Вот сколь огромны труды,

положившие Риму начало…

А. Кауффман. Вергилий читает «Энеиду» Октавии и Августу

Конечно, в этой поэме слишком чувствуется и подражание «Илиаде», и явное стремление возвысить Энея до уровня Гектора, Ахилла и Агамемнона, ибо Эней у греков занимает второстепенное место в общей панораме событий. В поэме больше битв, чем логической связи событий, больше великих планов, чем сцен художественного мастерства. Можно согласиться с оценкой, что дал поэме Вергилия итальянский историк Г. Ферреро в труде «Величие и падение Рима»: «План поэмы гигантский; он настолько выше плана «Илиады», насколько больше были дела Рима в политике и цивилизации и насколько они превосходили деяния Греции. «Энеида» не просто человеческая драма, подобно ссоре Агамемнона и Ахилла; Вергилий хотел изложить в ней всю философию длинной истории великого народа, вывести в сумеречном видении будущность святого города, властвующего над миром; вдохновленный эпическим величием, его труд старался собрать и оживить в полном жизни рассказе все предания древней умирающей религии. Если бы выполнение соответствовало величию замысла, Вергилий написал бы шедевр всемирной литературы; он превзошел бы Гомера, и Данте не мог бы равняться с ним. К несчастью, как все римские творения, и это, план которого был столь грандиозен, осталось незаконченным. Вергилий сам первый это сознавал и, умирая, завещал сжечь свою рукопись». Он не знал, что с течением времени его труд будет высоко оценен будущими поколениями. Мир увидит пророческую ясность в этом туманном видении Рима как святого города, которое он рисовал, созерцая прошлое. В поэме он воспевал мощь римского оружия, силу рода, прославляя Рим. Вначале он описал все могущество Карфагена, города, в котором «из Тира выходцы жили», что «богат и в битвах бесстрашен», но тут же сказал, что возникнет от крови троянской «род, который во прах ниспровергнет тирийцев твердыни».