Кратер из Дипилона

Собравшаяся вокруг вождя-узурпатора толпа, завороженно слушающая его (как Одиссей – пение сирен), совершает убийства, изгнания, переделы земли, пока не одичает окончательно. Тогда она вновь считает для себя необходимым избрать очередного самодержца. «Таков, – считает Полибий, – круговорот государственного общежития, таков порядок природы, согласно которому формы правления меняются, переходят друг в друга и снова возвращаются». Забегая вперед, скажем: сила Рима заключалась в том, что тот избрал не какой-то один вид власти, а умно и тонко соединил в государстве все три положительных вида власти. Иначе говоря, он, как известно, прогнал царей, однако не давал особой воли ни олигархам, ни охлократии. По мысли Полибия, консульская власть в Риме воплощала принцип царства (жесткая и сильная, отвечающая за свои поступки), сенат воплощал в себе принципы аристократизма (мудрость и талант), в комициях осуществлялся принцип демократии (тут царствовал народ и он же контролировал решения и действия консулов, принципов, императора, аристократии). Полибий ратует за вид некой синтетической власти. Понятно, что такая власть не могла выступать против частной собственности, если та не приняла форму олигархии. Платон, породивший некоторые «социалистические тенденции», выступавший в «Республике» за общность имуществ, в «Законах», сочинении, где сказано об устройстве реального, а не идеального государства, является также сторонником частной собственности.

Греки и римляне, позволим сделать предположение, были не глупее нас с вами, но, заботясь о правах собственников, они все же не превращали эту частную собственность в главное божество государства, в священный закон общественного строя. Они четко следовали принципу сохранения чувства меры в этом вопросе. П. Гиро подчеркивает: «Они не допускали, чтобы общественный интерес отступал когда-либо перед интересом частным, так что всякое посягательство на это право (на частную собственность. – Ред .) казалось им законным, если только общество может извлечь из этого какую-либо выгоду. Затем права гражданина, даже его частные права, были ценны в их глазах только до тех пор, пока какой-либо гражданин сам выполнял все свои обязанности по отношению к государству, и достаточно было кому-нибудь только прослыть плохим гражданином, не говоря уже о том, чтобы быть им в действительности, чтобы закон перестал защищать их». У нас же в России закон пока только и занимался тем, что зачастую защищал тех, кто является не просто «плохим», но порой «очень плохим гражданином». Так какую же, простите, «демократию» мы строим?! Уж не ту ли «демократию», которую некогда с пеной у рта воспевал иудей Филон? Или, быть может, «демократию», которая покрывает воров и бандитов, уберегая их от карающего меча правосудия, позволяющая им избегнуть высшей меры – казни?!