Молодые люди из богатых семей проводили время в палестрах и банях. Богатые отпрыски частенько устраивали пиры и попойки в складчину. На пир являлись, помывшись и умастившись благовониями. Омыв руки и ноги, они приступали к пиршеству. Кушанья им подавали рабы. Пищу брали не голыми руками, а манерно, пальчиками в перчатках. Украсив голову и грудь венками из мирта, фиалок, плюща, роз или иных цветов, юноши начинали главную пирушку, называвшуюся «симпосий» (не путать с нынешним научным симпозиумом). На эти пиры часто приглашались гетеры, танцовщицы, флейтистки и т.д., так что пиры часто затягивались до утра. Женщины после такого рода пиршеств и споров утешали разгоряченных мужчин, как могли; порой прикладывали примочки к их голове после обильных возлияний.

Беседа – пиршество особого рода. Это вам не те дикие сатурналии или же попойки, что позднее утвердились у некоторых варварских народов… Греки любили такие беседы, видя в них путь к совершенствованию и познанию. С другой стороны, особенно тщательно отбирались сотрапезники. Хилон считал, что ни один умный человек не позволит себе сойтись с кем попало за одним столом. Собеседник – ведь это куда серьезнее, чем любовница. Египтяне даже имели на пирах скелет, который напоминал всем присутствующим о том, что они пришли сюда насладиться вечной мудростью, а не набивать желудки. Многие следовали методе обучения, о которой поведал Апулей… Один мудрец, ведя беседу за столом, произнес такие слова во славу пиров и дружеских возлияний мудрецов: ««Первая чаша принадлежит жажде, вторая – веселью, третья – наслаждению, четвертая – безумию». Но о чашах Муз должно сказать наоборот: чем чаще следуют они одна за другой, чем меньше воды подмешано в вино, тем больше пользы для здоровья духа. Первая – чаша учителя чтения – закладывает основы, вторая – чаша филолога – оснащает знаниями, третья – чаша ритора – вооружает красноречием. Большинство не идет дальше этих трех кубков. Но я пил в Афинах и из иных чаш: из чаши поэтического вымысла, из светлой чаши геометрии, из терпкой чаши диалектики, но в особенности из чаши всеохватывающей философии – этой бездонной нектарной чаши. И в самом деле: Эмпедокл создавал поэмы, Платон – диалоги, Сократ – гимны, Эпихарм – музыку, Ксенофонт – исторические сочинения, Кратет – сатиры, а ваш Апулей пробует свои силы во всех этих формах и с одинаковым усердием трудится на ниве каждой из девяти Муз, проявляя, разумеется, больше рвения, чем умения». Если афиняне позволяли себе во время трапез вольности, то встречи спартанцев были проще и строже. На трапезы (сисситии) собиралось по 14—15 человек. Ели в складчину, принося пищу с собой. Подобные трапезы часто посещали дети спартанцев, так как сесситии рассматривались как школа для воспитания молодежи. Тут они должны были, прислушиваясь к беседам взрослых, и сами набираться ума. Во время бесед спартанцы говорили коротко и ясно. Они вообще славились своей манерой излагать мысли просто и понятно (отсюда «лаконизм, лаконический»). Краткость – сестра таланта.

Афинские сценки

Вообще никакая другая тема, помимо тем политики и войны, не занимала греков столь основательно, как все, что связано с едой… Неслучайно и первой комедией Аристофана стали «Едоки». Еда у греков была очень скромной. В «меню» входила похлебка, мясо, овощи, хлеб. Бедняки обычно довольствовались овощами. Хлеб считался еще во времена Солона большой роскошью (VI в. до н.э.). Его заменяла каша или похлебка. Профессиональные пекари появились в Афинах только в V веке до н.э. Хлеб ценился на вес золота (финикийский, беотийский, фессалийский). Хлеб выпекали сами. По мере роста благосостояния и увеличения числа греческих колоний менялся и стол, становясь богаче и разнообразнее. Менее всего баловали себя спартанцы, обходясь, как правило, похлебкой. Особенно были они строги к вину. Спартанец Мегилл говорил: «Наш закон изгоняет из пределов страны то, под влиянием чего люди более всего подпадают сильнейшим удовольствиям, бесчинствам и всяческому безрассудству. Ни в селениях, ни в городах… ты не увидишь нигде пиршеств… и каждый, кто встретит пьяного гуляку, сейчас же налагает на него величайшее наказание, которое уж не снимут под предлогом Дионисийских празднеств. А у вас (в Афинах) видел я как-то повозки с такими гуляками, да и в Таранте у наших поселенцев видел я во время Дионисий весь город пьяным. У нас же ничего подобного не бывает». Другой герой решительно высказывается в пользу карфагенского закона, который запрещает пить вино воинам в лагере, рабам и рабыням, а также, прежде всего и особо, правителям, судьям и кормчим во время исполнения теми их профессиональных обязанностей. И надо сказать, спартанцы крепко держались правил трезвости… Все прочие греки пили вволю, днем и ночью, с дамами и без, несмотря на все указания и законы Платона. В чем-чем, а в этой области мы крепко унаследовали греческие уроки.